Страницы из моей жизни. - Страница 99

Свет электрического фонарика, направленный прямо в лицо шофера, мгновенно ослепил его, и он сразу остановил машину.

Переговоры шли несколько минут. Затем наш автомобиль понесся дальше. Мистерия!

Минут через пятнадцать повторилось то же самое. На этот раз, взбешенный этими задержками, я решил действовать.

– Прошу вас, ничего не предпринимайте! – прошептал кто-то. – Я вас умоляю, не говорите ни слова!

Минуту спустя дверца автомобиля распахнулась, и фигура, закутанная так, что было невозможно понять, кто перед вами – разбойник с большой дороги или полицейский, – направила яркий свет электрического фонарика нам в лицо.

– Вы начальник полиции Расина? – хрипло пробасил вторгшийся.

Я был в шубе и меховой шапке, которые придавали мне довольно внушительный вид, поэтому решился довериться судьбе.

– Да, – ответил я тем же грубоватым тоном.

– Тогда проезжайте!

До сего дня для меня остается загадкой, кто были эти два мотоциклиста – бандиты или полицейские. Когда мы добрались до отеля, шофер сказал, что, как ему кажется, те двое были посланы в подкрепление местной полиции с заданием патрулировать тот участок дороги, где недавно произошли бандитские нападения.

Если его предположение соответствовало истине, то мне просто повезло, что эти полицейские не потребовали от меня предъявить бляху шерифа, иначе мне пришлось бы с ними долго объясняться! В Чикаго у меня были серьез– ные столкновения с прессой. Первое произошло из-за рассчитанной на сенсацию и абсолютно лживой статьи, где говорилось о моих назойливых приставаниях к одной даме, которая была занята в «Мефистофеле». Газета сообщала, что с ее приятелем, басом, тоже из чикагской оперной труппы, случился из-за этого припадок бешеной ревности.

Второй случай был скорее забавным, чем серьезным. Мой импресарио повел меня в редакцию одной чикагской газеты. Представитель газеты, встретивший нас в одной сорочке, без пиджака, казался чем-то очень смущенным.

– Рад вас видеть, – пробормотал он. – Вы, кажется, приехали из Чехословакии? Чем Вы занимаетесь и как вы здесь оказались?

Мой импресарио заволновался – наверно, потому, что, ведя меня сюда, он говорил мне, что люди из этой популярной газеты мечтают со мной познакомиться.

– Прошу прощения, – сказал я, – но я не из Чехословакии, я из России! К тому же, – продолжал я, кажется, голосом сопрано, – я пою.

– Ах вот как! В каких же операх?

Чтобы спасти положение, мой импресарио поспешил вмешаться в разговор и заявил, что г-на Шаляпина очень интересуют американские газеты, после чего джентльмен сразу стал чрезвычайно любезен, провел нас по всему зданию и даже раскрыл ряд секретов печатного дела. Третий инцидент был не столь забавным. Я показывал одному артисту чикагской оперной труппы, как, на мой взгляд, должен себя вести Шуйский в сцене с Борисом Годуновым в царском дворце. Кто видел эту оперу, тот, наверно, помнит, что в этой сцене Годунов сильно возбужден и обращается с Шуйским далеко не ласково.

К несчастью, некто, ничего не понимающий в оперных делах и не уразумевший, что брань и рукоприкладство, свидетелем коих он стал, всего лишь актерская игра и часть репетиции, распространил слух, что у меня вышла ссора с одним джентльменом и будто сей джентльмен разбил мне нос. Все газеты тут же расписали этот инцидент под крикливыми заголовками. Возникли целые армии сторонников той и другой стороны. Об инциденте телеграфировали в Европу. Даже мой верный Исайка, и тот, засомневавшись, написал мне с просьбой сообщить, как было дело.

Я ответил Исайке, что если за сообщением о том, что некий джентльмен расквасил мне нос, на другой же день не последует извещение о его похоронах, то он может быть уверен в том, что вся эта история – ложь.

Конечно, я мог бы парировать эту ложь, заявив, что мне не так-то просто переломить хребет, но я не стал этого делать. Вообще, мне кажется, что подобными шутками человека можно очень глубоко закопать, а печатные прессы, я уверен, способны и на более глубокое мышление. Поскольку подобные вещи происходили со мной только в Чикаго, я должен заключить, что у газет этого города какая-то особенная психология!

Среди прочих городов побывал я в тот сезон и в Цинциннати. Здесь радушное гостеприимство оказал мне г-н Люсьен Вулси. Этот молодой человек, прекрасный пример того, какие среди американцев встречаются высококультурные джентльмены, говорил по-французски не хуже, чем по-английски, и много путешествовал за границей. Даже в России он бывал. Вулси – сын необычайно доброй и милой американской матери, а вы помните, любезные читатели, что я говорил касательно американских женщин! Кроме того, он муж красивой и обаятельной американской леди и отец нескольких очаровательных ребятишек. Гостя у него, я имел хорошую возможность наблюдать семейную жизнь американцев во всем ее великолепии.

Любезные хозяева делали все, чтобы доставить мне удовольствие и развлечение, включая обед у них дома, завтрак в загородном клубе и даже веселый мальчишник в известном городском мужском клубе. Жаль только, что я не запомнил песню, которую мы там распевали. Помню только, что в ней часто повторялось:

«Бульдог, бульдог, бульдог!».
В Цинциннати я видел много любопытного. Например, я посетил там кафетерий (самообслуживания), где с большим удовольствием выбирал из обильного разнообразия блюд, разложенных на стойке, держа в руках свой персональный поднос.
Моя первая поездка в Калифорнию должна была превратиться в сущее для меня мучение, учитывая мою беспокойную натуру, любовь к пешим прогулкам и дискомфорт, который я обычно испытываю в душных поездах. На этот раз, однако, пребывание в поезде оказалось довольно приятным. Я вставал поздно, пил утренний кофе у себя в купе и съедал грейпфрут, а потом шел в вагон-ресторан. Когда я там появлялся, другие пассажиры уже заканчивали второй завтрак. Вагон пустел, а я все сидел там и глядел на мелькающие за окном пейзажи.