Страницы из моей жизни. - Страница 115
- Предыдущая
- 115 / 130
- Следующая
115
После премьеры С.Н. Кругликов писал Н.А. Римскому-Корсакову о впечатлении, произведенном спектаклем на него и С.И. Мамонтова:
«Мы были тронуты и очарованы. … Вы глубоко не правы, думая, что не надо было «Моцарта» оркестровать и приноравливать к сценическому воспроизведению, что для него надо было бы оставить только эстраду камерного вечера. Нет и нет. Напротив, именно на сцене, среди суженного павильона, придуманных у Мамонтова декораций комнаты Сальери и номера в трактире «Золотого льва», под звуки скромного, какого-то старомодного оркестра, при весьма толковом, не нарушающем настроения исполнении Шкафера-Моцарта и бесподобном Шаляпине-Сальери. Ваша пьеса при внимательном слушании (а нельзя слушать без внимания – никто не кашлянул в зрительном зале) просто потрясает» (Цит. по кн.: Римский-Корсаков А.Н. Н.А. Римский-Корсаков. Жизнь и творчество, М., 1937, с. 116).
В воспоминаниях сына певца, Ф.Ф. Шаляпина, опубликованных в сборнике «Памяти Рахманинова» (изд. С.А. Сатиной, Нью-Йорк, 1946), есть следующие строки, характеризующие творческие взаимоотношения двух великих русских артистов:
«Жаловался мне Сергей Васильевич также и на певцов, которые плохо знали свои партии.
– Вот только ваш папаша всегда знал свои роли. – Я был невольно рад за прилежание моего, в те годы молодого отца.
– Да, роли-то свои он знал, а вот на репетиции всегда опаздывал. Это у вас уже в семье, – говорил он, лукаво на меня поглядывая и быстро почесывая затылок.
Впоследствии я узнал, что Сергей Васильевич проходил с отцом все его партии в театре Мамонтова, и мне стало ясно, почему мой отец так хорошо знал свои роли.
– Только один раз было у меня с Вашим папашей недоразумение, – рассказывал мне Сергей Васильевич, – пел он Сусанина (С.В. Рахманинов дирижировал оперой М.И. Глинки «Иван Сусанин» в Большом театре в сезоне 1904/05 г.), и там в одном месте он первый должен был вступить, а я за ним. А Федя мой так разыгрался и такую закатил паузу, что я уже не выдержал и громко сказал ему: «Пора бы начинать, Федор Иванович». – И тут, как всегда, прикрыв рукой глаза, Сергей Васильевич засмеялся своим тихим смехом.
– Ну а что же публика? Что случилось? Что же дальше? – допытывался я.
– Да нет, публики-то не было, только свои, это была генеральная репетиция.
– Ну а папа, как же он реагировал?
– Ничего не сказал, только метнул на меня львиным взглядом».
О взаимоотношениях С.В. Рахманинова и Ф.И. Шаляпина, не прерывавшихся вплоть до смерти певца, говорится и в ряде других воспоминаний, опубликованных в сборнике «Памяти Рахманинова».
Е.К. Сомова, подчеркивая, что уважение многих людей к Рахманинову порой граничило со страхом, пишет:
«Это особое чувство страха было по отношению к Сергею Васильевичу даже у Ф.И. Шаляпина. Первая жена его, Иола Игнатьевна, говорила мне, что Федор Иванович так глубоко уважает Сергея Васильевича, что даже боится его. «Это единственный человек на всем свете, которого Федор Иванович боится», – прибавила она.
Вероятно, этот возвышающий страх и любовь к старому другу всегда особенно вдохновляли Шаляпина, и для Сергея Васильевича он с неослабеваемым блеском мог часами петь, рассказывать, изображать. А Сергей Васильевич с неослабеваемым вниманием следил за ним влюбленными глазами («Я в Федю влюблен, как институтка», – говорил он), заливаясь своим прелестным смехом, и под конец неизменно просил: «Феденька, утешь меня, покажи, как дама затягивается в корсет и как дама завязывает вуалетку». «Ну, Сережа, это уже совсем устарело!» – отвечал Федор Иванович, но, чтобы позабавить любимого друга, послушно и с изумительным мастерством изображал даму, затягивающуюся в корсет, и даму, завязывающую вуалетку.
С особенной яркостью помню один из таких вечеров. Мы тогда жили на даче в одном имении с Рахманиновым. К Сергею Васильевичу приехали в гости Шаляпин, Москвин, Книппер и Лужские. После обеда все артисты, вдохновленные Сергеем Васильевичем, его заразительным смехом, дали целое представление. Одна за другой шли блестящие, мастерски исполняемые сценки. Когда уже во втором часу ночи мы стали собираться домой, Шаляпин возмущенно остановил нас: «Куда это вы? Я только что стал расходиться! Подождите, мы с Сережей сейчас вам покажем!» Сергей Васильевич сел за рояль, а Федор Иванович стал петь; пел много – пел песни крестьянские, песни мастеровых, цыганские и под конец по просьбе Сергея Васильевича спел «Очи черные». Разошлись мы на рассвете, а утром, когда все гости еще спали, я вышла в сад и, к своему удивлению, увидела гуляющего по саду Сергея Васильевича. Несмотря на бессонную ночь, лицо было у него свежее, совсем молодое. «Как Федя меня вчера утешил! – сказал он мне. – Заметили ли вы, как изумительно он произнес: «Вы сгубили меня, очи черные»? Мне теперь хватит этого воспоминания по крайней мере на двадцать лет».
С этим свидетельством совпадают относящиеся к более позднему времени воспоминания М.А. Чехова, опубликованные в том же сборнике.
«Летом тридцать первого года С.В. жил в Клерфонтене во Франции. Прекрасная вилла, большая, белая, в два этажа. Там он отдыхал, гулял и работал. Иногда его посещали друзья. Приехал Шаляпин. С.В. сиял – Федора Ивановича он любил горячо. Гуляли по саду, оба высокие, грациозные (каждый по-своему), и говорили: (Ф.И. – погромче, С.В. потише). Ф.И. смешил. Хитро поднимая правую бровь, С.В. косился на друга и смеялся с охотой. Задаст вопрос, подзадорит рассказчика, тот ответит остротой, и С.В. снова тихонько смеется, дымя папиросой. Посидели у пруда. Вернулись в большой кабинет. – Федя, пожалуйста… – начал было С.В., слегка растягивая слова. Но Ф.И. уже догадался и наотрез отказался: и не может, и голос сегодня не… очень, да и вообще… Нет, не буду… И вдруг согласился. С.В. сел за рояль, взял два-три аккорда, и пока «Федя» пел, С.В., сияющий и радостный, такой молодой и задорный, взглядывал быстро то на того, то на другого из нас, как будто фокус показывал. Кончили. С.В. хохотал, похлопывая «Федю» по мощному плечу, а в глазах я заметил слезинки».
- Предыдущая
- 115 / 130
- Следующая