Страницы из моей жизни. - Страница 101

101

Благородная красота калифорнийской природы глубоко меня волновала. Мне опять захотелось передать стихами то, что я чувствовал. Даже больше того: меня охватило страстное желание сочинить об этом песню! После многодневных трудов мне удалось написать стихи, которые я потом переложил на музыку. Вот это стихотворение. Я назвал его «Эх вы, песни, мои песни» *.
1.
Эх вы, песни, мои песни!
Вы родились в сердце, песни,
Вы облились моей кровью.
И пою я вас с любовью
Всему миру, песни-птицы, Песни-сказы, небылицы,
Мои песни.
(Хор) припев:
Эй, эй вы, песни, песни-птицы,
Рассказы, небылицы.
Лейтесь соловьями,
А я с вами.
></emphasis>
* В тексте соблюдается орфография подлинника (Ред.).
2.
Эх вы, песни, песни-звоны,
Эх вы, сердца мово стоны.
Вы летайте соколами,
Заливайтесь соловьями,
Лейтесь горными ручьями.А я с вами, песни, с вами,
Мои песни.
(Хор)
…эй вы, песни!
3.
Вы слетайте в ту сторонку,
Где живет моя девчонка,
Опуститесь к ней в садочекНа ракитовый кусточек
Да с малинова листочка
Ей шепните про дружочка.
Мои песни!
(Хор)
…эй вы, песни…
4.
Если смерть придет,
То знайте: вы меня не покидайте!
Вместе с звоном колокольным
Вы неситесь вихрем вольным(Хор)
По полям и по сугробам
За моим сосновым гробом.На мою могилу, песни!
Мои песни!
…эй вы, песни, песни-птицы,
Расскажите небылицы,
Летайте соколами,
А я с вами!
Помню, после дневного концерта в Бостоне повезли меня смотреть китайский театр. В Бостоне «Чайнатаун» (китайский городок) очень скромный. Театр походил на обычный жилой дом с затемненными окнами и неприветливыми дверьми. В ответ на наши настойчивые звонки раздался щелчок, и дверь открылась. Узкая темная лестница привела нас в крошечную каморку, служившую кассой. Слева была еще одна дверь, она вела в комнату, где шел спектакль.
Переступив порог этой комнаты, вы попадали в страну чудес. Комната была просторная. Перед сценой стояли ряды стульев. Слева сидели музыканты. В заданные интервалы они извлекали гнусавые звуки из своих инструментов: писклявые – из флейт и глухие – из ударных инструментов. Все вместе эти звуки создавали бедлам, который восточные люди признают музыкой.
По сцене и около нее, сообразно действию пьесы, кучками бродили китайцы и китаянки. Они были одеты в чудесные яркие костюмы. Великолепие тканей, богатство красок, замысловатость вышивок, полный парад вееров, зонтиков, гротескных масок и восточных драгоценностей – все это слепило глаза.
Среди девушек-актрис попадались очень красивые и в высшей степени соблазнительные. Те из них, кому было велено петь, делали это гнусавыми, сдавленными голосами. Другие исполняли замысловатые танцы. Так как программок не было, то неоткуда было узнать, какая трагедия разыгрывалась на сцене. Приходилось полагаться на свое воображение. Но все равно, здесь, вдали от шумных улиц, мы были свидетелями редкого, экзотического зрелища. Мы сидели, словно завороженные, и я глубоко сожалел о том, что не знаком с китайской жизнью, не знаю китайских обычаев и потому совершенно не в состоянии постичь психологию разворачивавшейся передо мной драмы.
Невозможно на нескольких страницах должным образом оценить такую большую и интересную страну, как Америка. Когда-нибудь я посвящу ей целую книгу. Но перед тем как попрощаться с моими читателями, я расскажу еще об одном случае – о моем посещении тюрьмы Синг-Синг во время рождественских праздников.
Мне случилось тогда быть в Нью-Йорке. Приближалось рождество, и мне вспомнилось, как однажды в Москве, во время революции, я пел для заключенных одной русской тюрьмы. Там сидели по большей части политические, не уголовники. По-моему, мои песни доставили им особую радость. Мне очень много рассказывали о знаменитой американской тюрьме в Оссининге, и я подумал: может быть, мне и здесь разрешат таким же образом отметить рождество? Узнав про это мое желание, начальник тюрьмы предоставил мне возможность побывать там.
Ощущение торжественности предстоящего не покидало меня всю дорогу, когда я мчался на моторе вдоль реки Гудзон. Было очень холодно. Небо было обложено тучами; временами мелкими хлопьями падал снег. Мне вспомнились строчки великого французского поэта Поля Верлена:
И в сердце растрава,
И дождик с утра.
Откуда бы, право,
Такая хандра? *
Почему люди нарушают универсальные законы приличия и взаимного уважения, даже зная, что это означает потерю самого ценного, что есть у человека, –
></emphasis>
* Пер. Б. Пастернака.
личной свободы? И не является ли это наказание самым суровым из всех, каким можно подвергнуть человека? Почему в мире существует смертная казнь, этот вид предумышленного убийства?
Так грустно размышлял я, сидя в углу автомобиля.
Еще более гнетущее чувство охватило меня, когда перед нами выросла мрачная каменная громада здания тюрьмы, нависшего над зловеще тихой рекой. Зловещая атмосфера ощущалась и в приемной, куда мы вскоре зашли. «А если бы мне самому грозило заключение? – подумал я. – Что, если у меня тоже отняли бы свободу?». За эти 15-20 минут перед концертом я мысленно пережил все, что чувствует человек, приговоренный к пожизненному заключению!
И вот за мной закрылись тяжелые чугунные ворота, отделявшие тюрьму от внешнего мира, и меня препроводили в большой зал, где я должен был петь.
Я смотрел на раскинувшееся предо мной море лиц. Увы, в этом мире еще так много зла! Как я сочувствовал этим людям, расплачивающимся теперь за свои грехи!

101